Биография
Михалков Сергей Владимирович не испытывал дефицита женского внимания, а потому слыл ловеласом. Но однажды, придя в гости к художнику Кончаловскому и увидев его дочь Наташу, потерял голову. Это была любовь с первого взгляда и до конца жизни.
6 января 1903 года (а по старому стилю 19 января) в городе Санкт-Петербурге, в семье знаменитых художников родилась Наталья Петровна Кончаловская. Живопись у Кончаловских была в крови: художником были отец, брат, дед по отцу и даже дед по матери Натальи — знаменитый Василий Суриков. Воспитывала Наташу Ольга Васильевна, которую дочь запомнила мужественной, сильной и веселой женщиной.
Портрет Натальи Кончаловской
До революции 1917 года Наташа много путешествовала с семьей. В разъездах девочка изучала иностранные языки, что позже помогло будущей писательнице в переводе литературных произведений мировых авторов на русский язык. Тогда же формировался художественный вкус будущей писательницы – Наташа познакомилась в путешествии с произведениями искусства мировых мастеров.
Наталья Кончаловская в детстве
Биография семьи Кончаловских удивляет обилием знаменитых имен среди родственников и друзей. В период революционных изменений в жизни России Кончаловские жили в мастерской отца, вблизи Триумфальной площади, в Москве, а соседом по подъезду был Михаил Афанасьевич Булгаков. Период революции выдался тяжелым – получение продуктовых карточек, полуголодное существование, часто отсутствовало отопление и электричество.
Но несмотря на сложности быта, зрители переполняли театры. Частыми гостями в доме Кончаловских были Прокофьев, Толстой, Эренбург, Эйзенштейн и другие. Атмосфера дома Кончаловских просто не оставляла выбора подрастающей Наташе. Девочка с детства писала стихи и обожала классическую музыку.
Маленькая Наталья Кончаловская и ее дед Василий Суриков
В 1910 году Наташа поступила на обучение в гимназию имени Потоцкой. В здании, где размещена гимназия, жил и творил композитор Сергей Васильевич Рахманинов, музыкой которого девочка заслушивалась между занятиями. Увлечение музыкой продолжилось при знакомстве с семьей Шаляпиных. Добрым другом Натальи стал впоследствии сын Федора Ивановича — актер, иммигрировавший в Европу, девушка даже гостила у Шаляпиных в Италии.
Наталья Кончаловская в молодости
Крестным отцом Натальи был скульптор Сергей Тимофеевич Коненков, у которого девушка часто гостила в мастерской, наблюдая за работой мастера. Там же она слушала поэзию Есенина, познакомилась с Айседорой Дункан. Из детства Кончаловская вспоминала о том, что несмотря на разностороннее развитие и множество талантов, ее не готовили ни к одной из специальностей, но при этом девочка в совершенстве освоила ведение домашнего хозяйства под руководством мудрой матери Ольги Васильевны.
«Я глубоко вросла в жизнь семьи, для которой духовная культура, искусство, постоянный труд были основой существования», – вспоминала Наталья Кончаловская.
Михалковы и Кончаловские. Гнездо элиты (Н. Б. Гореславская, 2008)
Дом в Буграх
Атмосфера в доме Петра Петровича, который большую часть своей жизни прожил в бывшей барской усадьбе под названием Бугры, расположенной в Калужской области, в 110 километрах от Москвы, произвела неизгладимое впечатление на его внуков Андрона и Никиту. Ведь они проводили там все лето практически до самой смерти деда. Воспоминания об этом времени то и дело сквозят в их высказываниях, статьях, интервью, а А.С. Кончаловский даже посвятил своему знаменитому деду-художнику и описанию жизни в его доме целую главу в своей книге «Низкие истины». Хочется привести оттуда несколько отрывков – ведь именно дом деда во многом повлиял на формирование их с братом личностей, их мировоззрения. Хотя нельзя сказать, что мировоззрение у них всегда и во всем сходное. Но обратимся к воспоминаниям А. Кончаловского о доме деда.
«Дед мой, Петр Петрович Кончаловский, был человек глубоко русский, но без Европы не мог жить. В его доме все дышало Европой, не говорю уж о том, что в живописи он был сезаннистом. В первый раз он ездил в Испанию где-то в самом начале века вместе со своим тестем Василием Ивановичем Суриковым. Они писали эскизы по всей Европе.
Дед прекрасно говорил по-французски – жена Сурикова была полуфранцуженкой, так что для бабушки французский язык был как бы первым.
Я часто думаю: почему нашу семью не задели репрессии? Могли ведь и задеть уже в довоенные годы. В военные – всерьез не сажали, массовые посадки начались снова в 1947-м с началом кампании против космополитов. В этот разряд Петру Петровичу попасть было проще простого, он был насквозь профранцуженный. Хоть и был академиком, но портрет Сталина писать, между прочим, отказался.
Случилось это в 1937 году. К юбилею революции все академики должны были написать портреты вождя. Предложили и Петру Петровичу. Он не знал, как отвертеться, сказал, что портрет напишет, но только если Иосиф Виссарионович будет ему каждый день позировать.
– Вы соображаете? У товарища Сталина нет времени. Делайте по фотографии.
– Не могу. Я реалист. По фотографиям портретов не пишу.
Этого деду не забыли – вплоть до 1956 года ни одной персональной выставки у него не было». (Однако заметим в скобках, в 1943 году П.П. Кончаловский был удостоен Сталинской премии. Так что, видимо, все же не столь сурова была опала. Возможно также, что на ситуацию с выставками влияла не столько власть, сколько непростые отношения художников между собой, особенно академической верхушки к Кончаловскому со товарищи. Но внук считает по-другому. Ему кажется, что «дамоклов меч» репрессий всегда висел над семьей деда. Но почему же не обрушился?)
«Думаю, спасло нашу семью то, что в своей речи в начале войны Сталин среди великих имен, которые дала миру русская нация, назвал двух художников – Репина и Сурикова. Речь эта почиталась исторической, нас она внесла в разряд неприкасаемых. Потому бабушке моей, Ольге Васильевне, на язык нередко весьма несдержанной, сходило то, что другим бы никогда не простилось. Когда выступал министр культуры, она фыркала: «Боже, что он несет!» К советской власти относилась вполне недвусмысленно. Образ жизни, который они с дедом вели, ясно давал это понять…
В его доме я всегда чувствовал себя в особом дореволюционном европеизированном мире, взрослые при внуках говорили всегда по-французски, было полно испанцев.
Испанская колония вообще была важной частью нашей жизни. В конце 30-х, когда Франко разбил республиканцев, в СССР приехало несколько тысяч детей испанских коммунистов, сопровождаемых комсомольцами-испанцами. Их колония разместилась в нескольких километрах от дома нашего деда под Обнинском. Испанцы зачастили к нему – в его доме можно было петь, говорить по-испански, здесь была европейская атмосфера. Приходило их разом человек двадцать…
Во времена революции семья Кончаловских жила в мастерской Петра Петровича на Садовом кольце у Триумфальной площади, в том самом подъезде, где жил Булгаков. Мастерская, кстати, сохранилась и до сих пор принадлежит Кончаловским.
Здесь бывали Хлебников, Бурлюк. Сюда пришел Маяковский в своей желтой блузе, с морковкой, торчавшей вместо платка из кармана. Дед был из «Бубнового валета», к тому времени с футуристами бубновова-летчики поссорились. «Футуристам здесь делать нечего», – сказал дед и захлопнул дверь перед носом у Маяковского. Здесь писались картины. Здесь же жила семья. Было холодно. Топилась буржуйка. Мама на ней готовила…
Мама была из этого мира – художников, бунтарей. (Что, заметим еще раз, совсем не помешало ей написать самую свою известную патриотическую и весьма идеологизированную поэму «Наша древняя столица», а также долго уговаривать своего старшего сына не уезжать на Запад. «Нельзя жить без Родины», – повторяла она ему в письмах. То есть Наталья Петровна, происходящая из мира художников-бунтарей, была патриоткой своей страны, которая тогда называлась СССР. Как бы ни хотелось ее сыну сейчас думать по-другому).
Все, кто бывал в доме, знали ее с детства, для всех она была Наташенька. Гимназия Потоцкой, где она с 1910 года училась, помещалась на площади Пушкина, за кинотеатром «Россия», там, где теперь Комитет по печати. А на верхнем этаже дома жил Рахманинов. В перерывах между уроками девочки собирались на лестнице, слушали раскаты рояля. Иногда дверь открывалась, выходил высокий, худощавый, чуть сгорбленный господин в шляпе, в пальто; они знали, что это Рахманинов. Выходя, он всегда говорил: «Бонжур, мадмуазель». Девочки глазели, как удивительный музыкант спускается вниз по лестнице.
Потом, живя в Америке, мама видела его на концертах. Его слава гремела. Мама очень любила Рахманинова, даже больше, чем Скрябина. У нее было много пластинок с его записями… Кончаловские были знакомы с Шаляпиными, бывали у них на Капри. Тогда же там жил Горький. С сыном Шаляпина Федей, Федором Федоровичем, мама очень дружила. Потом с ним дружил и я, он снимался у меня в «Ближнем круге»…
…Жизнь в семье Кончаловских была трудовая. Дед работал с утра до вечера – если не писал, то мастерил подрамники, сам натягивал холсты, приколачивал маленькими обойными гвоздиками, сам грунтовал. Он был страстный охотник. Имел пойнтера, настоящую охотничью собаку, и не одну. Были борзые…
Кроме живописи и охоты, у деда было две страсти – можжевеловые палки и садовые ножи. И тех, и других наделал целую коллекцию. Палки делал из можжевельника, рукоятки вырезал из корня. Как замечательно они пахли! Рукоятки для ножей делались из кривого вишневого дерева, лезвия – из косы, остро затачивались, отделывались медью – очень красивые получались ножи.
Одевались все очень просто, на манер американских фермеров. Из дешевой голубой полотняной материи (джинсовой в ту пору у нас не знали) шились комбинезоны – для деда, для дяди. Художнику такая одежда очень удобна: карманы для инструментов, легко стирается, легко снимается. На ноги надевали американские солдатские ботинки из кожзаменителя, в первые послевоенные годы их присылали по ленд-лизу.
Помню страшный скандал, разыгравшийся на моих глазах где-то году в 48-м. Мама приехала на дачу в капроновых чулках, бабушку это страшно возмутило:
– Какое право ты имеешь носить капроновые чулки?! Ты куда приехала?! Это разврат! Мы живем скромно! Мы здесь рабочие люди.
Сама бабушка носила чулки нитяные, непрозрачные…
(Удивительно, конечно, читать об этом скандале после рассказа о борзых.)
Водопровода в доме не было, в каждой комнате на табуретке стоял фаянсовый таз с узорами и фаянсовый же кувшин для воды. При мытье или кто-то помогал, сливая воду из кувшина, или просто в таз наливалась водичка, ее зачерпывали ладонями. У бабушки был умывальник, обычный дачный, с металлическим стерженьком, по которому струйкой текла вода – вот и все достижения цивилизации.
Был медный барометр, по нему стучали – какая будет погода? Отбивали время стенные часы, горели керосиновые лампы. Провести электричество деду ничего не стоило – в полутора километрах была железнодорожная ветка. Но электричества он не хотел, не хотел слышать радио, знать, что вокруг происходит. Он предпочитал оставаться в другой эпохе, не хотел жить в двадцатом веке, хотя как художник, конечно же, жил в двадцатом: «Бубновый валет» был одной из самых революционных художественных групп.
Дед жил как русский мелкопоместный дворянин конца XIX века: разводил свиней, окапывал сирень и яблоки, брал мед. У нас была лошадь, Звездочка, я умел ее запрягать. Была телега. Были две коровы, бараны. Уклад жизни был суровый, но добротный, основательный. В людской топилась печь, хозяйничала Маша, наша няня. На Петров день приходили крестьяне, приносили деду в подарок гуся. В ответ выставлялась водка, начинались разговоры про старую, дореволюционную жизнь, когда имением владел Трояновский. С мужиками обычно приходил и председатель колхоза, он тоже был из местных.
…И «Сибириада», и «Дворянское гнездо», и «Дядя Ваня» полны воспоминаний детства. Утром просыпаешься – пахнет медом, кофе и сдобными булками, которые пекла мама. Запах матери. Запах деда – он рано завтракал, пил кофе, к кофе были сдобные булки, сливочное масло и рокфор, хороший рокфор, еще тех, сталинских времен. Запах детства…
На ночь вместе с дедом мы шли в туалет, один я ходить боялся: крапива, солнце заходит, сосны шумят…
Вся фанерная обшивка туалета была исписана автографами – какими автографами! Метнер, Прокофьев, Пастернак, Сергей Городецкий, Охлопков, граф Алексей Алексеевич Игнатьев, Мейерхольд…
Коллекция автографов на фанере сортира росла еще с конца 20-х. Были и рисунки, очень элегантные, без тени похабщины, этому роду настенного творчества свойственной. Были надписи на французском. Метнер написал: «Здесь падают в руины чудеса кухни». Если бы я в те годы понимал, какова истинная цена этой фанеры, я бы ее из стены вырезал, никому ни за что бы не отдал!
…Дед очень ценил Прокофьева. Забавно, но в доме сдержанно относились к Шостаковичу. Казалось бы, сейчас обстоит наоборот: Шостакович возведен на пьедестал, Прокофьева считают конъюнктурщиком. Мне кажется, Прокофьев мировой музыкальной критикой недооценен.
Когда дед писал портрет Прокофьева, тот сочинял «Мимолетности», подходил к роялю, наигрывал куски. Однажды во время такого музицирования дед сказал:
– Сергей Сергеевич, вот тут бы подольше надо, продлить бы еще…
– В том-то и хитрость. Как раз потому, что вам хочется здесь подольше, я и меняю тональность.
Моя старшая сестра, от маминого первого брака, Катенька, тогда была еще совсем маленькая. Однажды, когда дед с Прокофьевым ушли обедать, она подошла к портрету и стала его пачкать – внизу, где могла дотянуться. Дед вернулся, увидел пачкотню, махнул рукой и нарисовал там, где она нагрязнила, сосновые шишки на земле. Этот портрет Прокофьева очень известен, тем более что живописных его портретов крайне немного…
К занятиям внуков и детей в доме относились несерьезно. Серьезным считалось только занятие деда. Нам запрещалось рисовать. Точно так же рисовать запрещалось маме и дяде Мише, когда они были маленькие. Дети часто копируют взрослых, дети художников становятся художниками просто из подражания, ни таланта, ни призвания не имея. Дяде Мише разрешили рисовать только после того, как нашли под его кроватью чемодан рисунков. Сказали: «Если ты, не испугавшись наказания, писал, может, у тебя и есть призвание». Большим художником он не стал, но писал, рисовал и был счастлив.
Своим главным и единственным судьей во всем, что касалось живописи, дед считал бабушку, Ольгу Васильевну. Если она говорила: «Здесь переделать», он переделывал. Ни одного холста не выпускал без ее одобрения. Если она говорила «нет», он мог спокойно взять нож и холст разрезать, выбросить. Чаще в таких случаях он просто перенатягивал его на другую сторону. Бабушкин вердикт был окончательный…
У деда был интересный характер. Он никогда не входил ни с кем в конфликт, обо всем говорил иронически, в первую очередь – о советской власти. Конечно, больной раной было, что у него ни одной его персональной выставки, а у Александра Герасимова – чуть не каждые полгода…
…Только потом я понял, каким редкостным счастьем было жить в этой среде, какой роскошью в те, сталинские годы было сидеть в русском художническом доме, где по вечерам горят свечи и из комнаты в комнату переносят керосиновые лампы, где подается на стол рокфор, кофе со сливками, красное вино, ведутся какие-то непонятные вдохновенные разговоры. Странно было бы, живя в этом мире, не впитать в себя из него что-то важное для будущей жизни, для профессии…»
Литература
Литературная деятельность Натальи Петровны Кончаловской началась с переводов произведений Браунинга, Стельмаха, Рубинштейна и других. Здесь Наталье пригодилось знание языков с детства. Самой известной работой Кончаловской в этой сфере стал перевод поэмы «Мирей». Затем вышли в свет книги о жизни француженки Эдит Пиаф.
Иллюстрации к стихам Натальи Кончаловской
Но прославилась Наталья Кончаловская как детская писательница и поэтесса. Книга «Наша древняя столица», где автор понятным детям языком описала историю русского народа и государства, принесла Наталье Петровне признание современников.
В монастырской келье узкой, В четырёх глухих стенах О земле о древнерусской Быль записывал монах.
Так рассказывала Наталья Петровна детям об источниках знаний о Москве и России. Кроме того, в произведениях писательница учила детей видеть прекрасное в повседневном. Так, в рассказе «Нерукотворное», вошедшем в книгу «Волшебство и трудолюбие», автор ненавязчиво знакомит читателя с творчеством российского художника Врубеля, разглядев очертания его полотна в рельефе на снегу.
Книга Натальи Кончаловской «Наша древняя столица»
Много времени и сил Кончаловская уделяла популяризации творчества своего деда — художника Василия Ивановича Сурикова, ему же посвятила одну из книг «Дар бесценный». Виртуозная игра Натальи на фортепиано помогла писательнице создать «Нотную азбуку» для детей, осваивающих музыкальный инструмент.
Видеть прекрасное в обыденном
Смотреть галерею
Еще одной задачей, которую ставила перед собой Наталья Петровна, было желание научить детей видеть прекрасное и удивительное в самых повседневных вещах. Например, в сборнике «Волшебство и трудолюбие» есть рассказ «Нерукотворное», в котором Кончаловская знакомит читателя с самыми известными произведениями Врубеля, разглядев очертания его полотен на обычном снегу.
Изучая биографию Натальи Кончаловской, можно сказать, что особое внимание она уделяла популяризации творчества своего дедушки — великого художника Василия Ивановича Сурикова. Ему она посвятила свою книгу под названием «Дар бесценный».
К тому же на протяжении всей жизни героиня нашей статьи оттачивала свое мастерство игры на музыкальных инструментах. Она прекрасно играла на фортепиано и даже написала оригинальное пособие для детей под названием «Нотная азбука», которое помогало им освоить этот непростой инструмент.
Также среди ее известных книг — «Кладовая памяти», «Трубадуры и святые Марии», «Магнитное притяжение».
Личная жизнь
Наталья Петровна с юности была окружена вниманием талантливых молодых людей, на вечеринках была желанным гостем. На одном из таких вечеров молодежь наперебой хвасталась планами на будущее, а Наташа заявила о намерении выйти замуж и родить пятерых детей. Эта фраза сыграла важную роль в жизни молодой Кончаловской. На девушку обратил внимание перспективный и успешный денди Алексей Алексеевич Богданов – сын купца, торговавшего чаем.
Наталья Кончаловская с первым мужем Алексеем Богдановым
Сам Алексей Богданов занимался торговлей с США, и все в его жизни сложилось: богатство, жена, вот только детей в семье не было. Тогда-то сорокалетний красавец и познакомился с Натальей, с которой позже уехал в Америку. Ставшие к тому времени уже законными супругами, молодожены поселились в Сиэтле. Однажды убираясь на столе мужа, уже беременная первенцем Наталья нашла письмо от бывшей супруги, где та проклинала семью Богдановых и их детей.
Наталья Кончаловская и второй муж Сергей Михалков
Той же ночью у верующей Кончаловской случился выкидыш. Самопроизвольные аборты повторялись еще шесть раз в жизни молодой женщины. И только в ноябре 1931 года, уже по возвращении в Россию, у Натальи родилась дочь Екатерина. В загородной усадьбе, где поселилась семья, так же часто бывали талантливые гости, творческий бомонд Москвы – Наталья старалась приобщить мужа к миру искусства. Осознав тщетность своих усилий, Наталья Петровна попросила развод. В 1937 году Алексей Богданов покончил жизнь самоубийством после ареста.
Наталья Кончаловская с сыновьями Никитой и Андреем
В 1936 году Наталья Кончаловская вышла замуж повторно, за тогда еще малоизвестного поэта Сергея Михалкова, который, к тому же, младше жены на целых 10 лет. Несмотря на случавшиеся эпизодические романы Сергея Владимировича на стороне, пара прожила вместе долгую и счастливую жизнь, отметив 50 лет совместной жизни. Во втором браке писательница родила еще двоих детей – Никиту Михалкова и Андрея Кончаловского. Екатерину Кончаловскую отчим удочерил и воспитал как родную дочь. В браке Сергей Владимирович и Наталья Петровна имели 7 внуков и 6 правнуков, ставших наследниками не только знаменитой фамилии, но и талантов семьи.
Дети
Дочь Натальи Кончаловской, фото которой есть в этой статье, вышла замуж за знаменитого советского писателя Юлиана Семенова — основателя газеты «Совершенно секретно» и журнала «Детектив и политика». В советской периодике он был одним из основателей и популяризаторов жанра журналистского расследования. Начиная с 1960 года работал как писатель.
Именно он автор знаменитого романа «Семнадцать мгновений весны», по которому Татьяна Лиознова сняла одноименный сериал, Штирлицу и Исаеву у него посвящен целый цикл. Также есть серии произведений о полковнике госбезопасности Виталии Славине, полковнике милиции Владиславе Костенко, журналисте Дмитрии Степанове. Часто Семенов перерабатывал свои романы в сценарии. Среди знаменитых экранизаций — «Майор «Вихрь», «Противостояние», «ТАСС уполномочен заявить…», «Петровка, 38».
В 1967 году у пары родилась дочь Ольга. Сейчас она руководитель культурного фонда Юлиана Семенова, помогающего православным детским домам.
В 1937 году у Натальи Кончаловской и Сергея Михалкова родился сын Андрей, который взял фамилию матери, когда вырос. Андрей Кончаловский стал знаменитым режиссером. Среди его известных работ — «История Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж», «Дворянское гнездо», «Сибириада», «Танго и Кэш», «Курочка Ряба», «Дом дураков», «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына», «Рай». После перестройки некоторое время работал в США. Там и снял несколько своих картин.
Второй сын героини нашей статьи стал еще более известным кинорежиссером — это Никита Михалков. Он появился на свет в 1945 году. Впоследствии стал обладателем престижных кинонаград. Завоевал премию «Оскар» за лучший фильм на иностранном языке и Гран-при Каннского фестиваля за драму «Утомленные солнцем». Обладатель «Золотого льва» Венецианского фестиваля за ленту «Урга — территория любви». Еще два раза был номинантом на премию «Оскар».
Смерть
Последние годы Наталья Петровна провела в загородном доме, в Одинцовском районе Московской области. По воспоминаниям сына Никиты, Кончаловская ушла из жизни легко и спокойно. Наталья Петровна прожила долгую (85 лет), счастливую и плодотворную жизнь, оставив потомкам множество книг и стихов, на которых воспитывалось несколько поколений российских детей.
Могила Натальи Кончаловской
Процедура отпевания проводилась Патриархом Пименом в Троицком соборе, а похоронена детская писательница на Новодевичьем кладбище. Фото Натальи Петровны времен начала XX столетия, сохранившиеся в семейном архиве Михалковых, показывают все силу, жизнелюбие и энергию этой хрупкой женщины, которые она направила на творчество.
Библиография
- 1989 – «Волшебство и трудолюбие»
- 1988 – «Эдит Пиаф. Песня, собранная в кулак»
- 1987 – «Избранное» в 2-х томах
- 1981 – «В поисках Вишневского»
- 1980 – «Кладовая памяти»
- 1979 – «Магнитное притяжение»
- 1973 – «Кладовая памяти»
- 1972 – «Трубадуры и святые Марии»
- 1965 – «Песня, собранная в кулак»
- 1964 – «Дар бесценный»
- 1961 – «Сын земли Сибирской»
- 1959 – «Чжунго, нинь хао!»
- 1953 – «Наша древняя столица»
- 1940-1970 – Стихотворения
