Актер Геннадий Бортников: биография, личная жизнь, творчество

Заслуженный артист РСФСР (1973) Народный артист РФ (1993) Лауреат Премии критики и публики на фестивале наций в Париже (1966, за спектакль «В дороге»)

Геннадий Бортников родился 1 апреля 1939 года в Москве. Его отец и брат были летчиками, а мама – домохозяйкой. О своей семье Бортников рассказывал: «По линии матери в моих жилах течет итальянская кровь предков по фамилии Форели, по линии отца – кровь старинных петербуржцев. Мой дед по материнской линии занимал высокий пост в отделе государственно-дипломатической корреспонденции и слыл глубоко образованным человеком. Имел чин, форму. К юбилею царской семьи был удостоен серебряной медали как почетный житель Петербурга, принесший много пользы на государственной службе. Кончил дед трагически. В смутные времена на него напала и потоптала конная охрана, после чего он заболел и скончался. Что касается отцовской линии – то моя бабушка, его мать, хотя всегда и утверждала, что она исконно русская, почему-то на старости лет вдруг начала произносить фразы на шведском и финском языках. Я в детстве был лишен родительской заботы. Мама у меня умерла, когда я пошел в 1-й класс. Отец был в постоянных командировках, и растила меня бабушка. И я в раннем возрасте видел болезни, страдания, людей и животных. Особенно переживал, когда видел жестокие сцены обращения с животными. Поверьте, я не сентиментальничаю, терпеть не могу сюсюкать. Просто знаю, что вот этот пес забитый, его надо подкормить. Я его и кормлю». После того, как Геннадий Бортников закончил семь классов, он поступил в машиностроительный техникум, но через год прекратил обучение и стал работать слесарем-инструментальщиком. В свободное время Бортников любил заниматься живописью. Позже Геннадий поступил в художественное училище, и одновременно работал в драматическом кружке художником. Геннадий Бортников рассказывал: «Я всегда шел через сопротивления. Как говорится, всем назло. За что часто получал нагоняи. В школе я любил рисовать. За мои шаржи на учеников и преподавателей мне часто попадало. Однажды во дворе я увидел соседских ребят, про которых гордо говорили, что они поступили в театральную студию. Я проник на занятия и был ошарашен: это был совершенно другой мир. Занятия вела элегантная женщина, а слушали ее интеллигентные ребята. Я сказал, что неплохо рисую и мне предложили оформлять спектакли и делать реквизит. Постепенно из художника я превратился в актера».

Вскоре Бортников покинул художественное училище, и некоторое время работал в Молодежной театр-студии, затем окончил экстерном вечернюю школу, и поступил в Школу-студию при МХАТе, где учился у педагогов и режиссеров Михаила Кедрова и Аллы Тарасовой. В дипломном спектакле «Три сестры», где он прекрасно сыграл роль Тузенбаха. Однако, как утверждал сам Бортников, самым главным учителем и наставником для него стал режиссер Юрий Завадский, который пригласил в 1962 году молодого актера в труппу театра имени Моссовета. Бортников рассказывал: «После окончания учебы у меня были предложения от МХАТа, Современника. Но я выбрал театр имени Моссовета. В Моссовете тогда работали Фаина Раневская, Серафима Бирман, Вера Марецкая, Николай Мордвинов, Любовь Орлова, Юрий Завадский, интеллигентный человек с высочайшей культурой. Завадский любил устраивать грандиозные представления, в которых участвовала вся труппа. Это были концерты, посвященные Некрасову, Пушкину, Лермонтову. Помню случай, когда Завадский поручил мне читать его любимое пушкинское стихотворение «Пророк». До меня выступали великие мастера — Мордвинов, Серафима Бирман и Любовь Орлова. Мы читали стихи, и я от волнения, поскольку шёл сразу после Орловой, прочитал вместо «шестикрылый серафим» «семикрылый серафим». На меня зашикали. Мэтры из зала мне стали подсказывать: «шестикрылый!» Я увидел волнение Орловой, Завадского, сделал паузу, понял, что произнес что-то не то и, махнув рукой, сказал: «Лучше я прочту более веселое стихотворение» и стал читать «Что смолкнул, веселия глас…». В зале это вызвало овацию. А Завадский похвалил меня за находчивость и импровизацию».

Среди первых работ Бортникова в труппе Театра имени Моссовета были роли в пьесах Виктора Розова «В дороге» и «Затейник». Критики сразу же отметили яркую индивидуальность, органичность и достоверность игры актера. Успех сопутствовал Бортникову с первых же шагов творческого пути. Спектакль «В дороге» случайно попался на глаза французскому театральному продюсеру. «Это феноменально, я беру его!» – заявил продюсер и выразил желание показать этот спектакль во Франции на Фестивале наций в 1966 году, несмотря на то, что чиновники тут же предложили для просмотра другие постановки. В Париже на Фестивале наций за роль в спектакле «В дороге» Геннадий Бортников был отмечен премией критики и публики.

В воспоминаниях о Бортникове рассказывала журналист Вера Новикова: «Во Франции, куда в 1966 году он приехал со спектаклем «В дороге», критики-снобы окрестили его русским Жераром Филипом, а местные буржуа-миллионеры давали ему театр, лишь бы он навсегда остался в Париже. Но Бортников почему-то вернулся, а потом годы напролет отшучивался: «На кого мне оставить дворовых кошек?» Каких кошек, при чем тут кошки? Оказывается, с кошками он водил близкую дружбу, в отличие от людей. Каждое утро, выходя из новоарбатской высотки, он шел в театр, петляя старыми московскими двориками, где обитали брошенные зверушки. Для них в его сумке всегда имелся пакет съестного. Убогие псы и хромые кошки провожали Бортникова до дверей служебного входа театра и покорно ждали окончания спектакля, чтобы в почетном эскорте доставить обратно домой. Как-то раз в нашем разговоре я сравнила его с Анной Маньяни. Она тоже шла на работу в киностудию по сырым лабиринтам Вечного города с мешком провизии для бездомных животных. Я сказала Гене: «Когда ее не стало, в газетах написали: «Маньяни веками будут оплакивать все кошки Рима!» Он улыбнулся и сказал: «Так и обо мне потом скажут». Сам Бортников о своей поездке в Париж рассказывал: «Я действительно имел успех в Париже. Именитые люди, среди которых, кстати, семья месье Доминик, знаменитых владельцев сети русских ресторанов во Франции, светская буржуазная дама Гала Барбизон, в один голос умоляли меня остаться, обещали заняться организацией моей карьеры в любом театре столицы, на выбор, обещали любую сценическую площадку. На мои спектакли тогда пришел весь бомонд. Меня похлопывал по плечу Ив Монтан, подходили Симона Синьоре, Даниель Даррье. После выступлений звезды посещали нас на фуршетах и приемах в посольстве. А с Аленом Делоном мы как-то встретились наедине в ресторанчике «Бильбоке». Все это меня не остановило, и все же вернулся в Союз… Один мой знакомый театральный художник, имеющий родственников во Франции, говорил всем: «Бортников – полный идиот! Он поставил на уши весь Париж! Ему такую рекламу там сделали! Ни один богатый самодур никогда бы не позволил себе выкинуть столь сумасшедшие суммы на продвижение одного артиста. А он, видите ли, отказался и вернулся домой в однокомнатную квартиру. Не смог!» Да, не смог. Мое искусство – искусство слова. И не только слова. Как мог я навсегда распрощаться со школой, в которую с юности фанатично верил? В те дни я все время думал о Михаиле Чехове, которого судьба заставила покинуть Россию в конце 20-х. В Голливуде, где он, в конце концов, оказался, ему была уготована роль педагога и теоретика. Он лишился своих корней. Этого я боялся больше всего. Порвать свои струны. К тому же я плохо знал язык, а чтобы играть на сцене, им нужно владеть в совершенстве. На обучение ушли бы годы, прошла бы молодость, это не по моему темпераменту. В кино еще можно слукавить и обмануть зрителя, но в драматическом театре на чужой земле ты обречен навсегда остаться иммигрантом. К сожалению. Вот такие сомнения меня и удержали в России. Да и планов на родине было много. Я до сих пор не сожалею о том, что вернулся».

Став любимцем публики и режиссеров, Бортников получал главные роли в новых спектаклях Юрия Завадского и Ирины Анисимовой-Вульф. А после исполнения роли в спектакле «Глазами клоуна» по Бёллю слава Бортникова перешагнула все мыслимые пределы театрального успеха. Актриса Татьяна Бестаева рассказывала: «Разрешение на постановку в России пьесы по произведению Генриха Бёлля Бортников выпросил лично. Гена прочитал в «Иностранной литературе» роман «Глазами клоуна» и влюбился в него. Автор, к тому времени уже классик немецкой литературы, жил в ФРГ, и с авторскими правами были проблемы. Но на письмо, посланное Геной почти «на деревню дедушке», ответил, разрешение дал. Мало того, позже он сам приехал посмотреть спектакль. И говорил потом, смеясь, что ему хлопали, будто он космонавт». В Театре имени Моссовета Бортников играл роли в самых различных амплуа. Зрители запомнили его по спектаклям «Петербургские сновидения», «Последняя жертва», «Царствие земное», «Последняя лента Креппа», «Братья Карамазовы», «Кин или Гений и беспутство», «Братья и Лиза», «Венецианский купец» и другим работам. Геннадий Бортников так же работал и в других театрах. Так, в театре «Сфера» он был режиссером-постановщиком спектаклей «Коллекция» Г. Пинтера, «Случай в зоопарке» и «Смерть Бесси Смит» Олби, а в Театре имени Пушкина поставил спектакль «Джонни и Хэс» А. Фугарда и исполнил роль Джонни. Бортников рассказывал: «Я стал получать только главные роли, публика неистовствовала, и вот тогда заговорили о моем скандальном характере, обособленности, самовлюбленности. Мне кажется, зрителей это только подогревало. И официоз с этим мирился. А то, что я сам плевал на все тычки и затрещины — это не нравилось никому. После смерти Завадского, чей авторитет был мне надежной защитой, из репертуара стали вылетать лучшие мои роли. Спектакль «Царствие земное» по Тенесси Уильямсу исчез с афиши, не успев стать достоянием широкой публики. Да что там Уильямс! Невинный и чистый спектакль «Глазами клоуна» по произведению немецкого писателя-антифашиста Генри Белля наша достопочтенная критика поливала грязью так, что до сих пор читать стыдно».

Тем временем очевидцы рассказывали, что на спектакли «Глазами клоуна» и «Петербурские сновидения» билетов не было никогда, и толпы зрителей ждали — когда же выйдет Бортников? А влюбленные девочки тайком оставляли любовные записки, засовывая их за батарею Театра имени Моссовета, без всякой надежды, что эти записочки когда-то найдут и передадут адресату. Бортников рассказывал: «Пройти было невозможно, стояли, как в хоре Пятницкого, — плотно. Да и спектакль был потрясающий: зонги, пластика, фокусы, драма — все это производило бум. Я этот спектакль играл 20 лет. Нагрузка была колоссальная — текста больше, чем у шекспировского Гамлета, и, надо сказать, это была отличная закалка, которой я обязан выносливостью в жизни и в театре». На спектакли с участием Бортникова было не попасть, а его самого тем временем ждала работа на телевидении, где он играл Ганса-Христиана Андерсена в воскресных «Будильниках». А после работы актер любил оказаться в компании друзей. Бортников рассказывал: «В общении с людьми я веселый и разбитной. Люблю шумную компанию, люблю общение, друзей, которые, к сожалению, уехали в другие страны — во Францию, в Англию, в США. Некоторые из них живут в Нью-Йорке, в Бруклине. Я вспоминаю о них с большой радостью. В Израиле живет замечательная Нина Соломоновна Михоэлс, дочь великого Соломона Михоэлса. С ней меня связывают и дружба, и первые мои работы на сцене. Она была вторым режиссером при Завадском, выпускала спектакли. Очень люблю общаться с талантливыми людьми. Иван Семенович Козловский тоже часто бывал в нашем театре, поддерживал дружеские отношения с Завадским. Так что мне посчастливилось видеться и общаться с Козловским».

Трактовка Завадского в 1969 году произведения Достоевского была революционной, и несмотря на то, что не один Бортников был великолепен в «Петербургских сновидениях», диссидентская тема спектакля строилась именно на его игре. Во время работы над героями Достоевского страдание персонажей, сыгранных Бортниковым, не знало границ. Его герои знали, что страданию их нет ни начала, ни конца и даже смерть не положит им предела — напротив, только умножит. Вера Новикова рассказывала: «Когда в 1969 году Геннадий Бортников сыграл Раскольникова в спектакле «Петербургские сновидения» (по роману Достоевского «Преступление и наказание»), театральная Москва буквально пала ниц. Это было явление. Явление абсолютно нового героя сцены – героя странного, утонченного, сложного, нездешнего. В молодом Бортникове все было особенным – полное душевное и физическое единение с персонажем, безупречная внешность, бархатный голос и музыкальность интонации, пластика профессионального мима, не то человека, не то дикого животного. Но самым непостижимым было то, что Бортников во все это не играл. Он обладал сущностью Принца. Качествами, которые нельзя ни сыграть убедительно, ни достоверно сымитировать. В идеале ему нужен был свой театр, в реальности театр должен был работать на него. Победила реальность в лице Юрия Завадского, который делал репертуар «под Бортникова» – Достоевский, Белль, а позже Пинтер, Беккет, Ибсен, Пушкин. Бортников собирался играть Коперника – человека, устремленного к звездам, репетировал «Гамлета» – героя, одержимого безумием, идеально подходящие ему роли. Внезапная кончина Завадского навсегда похоронила эти проекты. Но и позже в театре к нему относились трепетно – директор Валентина Панфилова чутко прислушивалась к его душе, пытаясь вместе с главным режиссером Павлом Хомским подобрать ему особые роли…»

О Геннадии Бортникове часто говорили, что он человек не от мира сего, магнетическая личность, странный, неземной красавец, волшебного обаяния мужчина. Игорь Старыгин рассказывал: «Помню, Завадский решил, что Бортников зазвездился. Чтоб Гена «не считал себя в театре самым главным», режиссер предложил мне в дублирующем составе играть вместо него в пьесе Островского «Последняя жертва». Коллеги говорили: «Ой, смотри, придут на спектакль поклонницы Бортникова, они тебе устроят!» Я волновался, конечно, но, помню, больше всего боялся помешать играть Фаине Георгиевне Раневской. И вот спектакль закончился, стук в дверь. Заходит Бортников с огромным букетом цветов. Вручил со словами: «Старыгин, ты молодец!» Для меня очень ценный комплимент, тем более что Бортников был тогда в зените славы. Честное слово, я чуть с ума не сошел от счастья! А коллеги, которые видели Гену с букетом в коридоре, говорили потом: «Мы думали, он Раневскую поздравлять идет!» В этом эпизоде он весь. И ему нельзя было играть бригадира совхоза или слесаря. Может быть, поэтому его не очень-то жаловали в кино». По рассказам современников, Бортников был совершенно неприспособлен к быту, совмещал работу актера с профессией художника по костюмам, рисовал картины, которые дарил своим друзьям, – и совсем не думал о деньгах. Он говорил: «Бог с ним, сколько получу за фильм, главное, снимусь». А когда на нем закончилось распределение земельных участков, предназначенных под дачи актерам, он не переживал, и не заботился о таких пустяках, как приватизация собственной квартиры. Геннадий Бортников рассказывал: «Я никогда не был одинок в бытовом смысле этого слова, но, конечно, я прекрасно понимаю, что не создал в жизни главного – семьи. Не накопил состояния, не построил особняк. Впрочем, когда пробьет последний час, какая будет разница, где умирать, в роскошном особняке или в однокомнатной квартире? …Иногда задаю себе вопрос: может, я просто не встретил своего человека? С первого дня моего появления на сцене я сразу окунулся в безумный успех. Меня душили щедрыми подношениями. Но я никому не верил. Я понимал, почему людей тянуло ко мне, как мотыльков на яркий свет. Сомнения обрубали мне крылья. Я все подвергал сомнению. «Не-е-ет, – думал, – со мной это не пройдет. Ты хочешь закрутить отношения только потому, что я звезда. Это все отравило. Хотелось одиночества, уединения. Пусть я буду один, но зато не обманутый, не преданный».

Бортников старался никого не допускать в свою личную жизнь, был полностью сосредоточен на творчестве, игнорировал любые слухи и сплетни. В 2003 году в интервью Бортников рассказывал: «Я знал еще в юности, на что обрекаю себя, становясь артистом. И что будет потом, когда все закончится. Я выстроил внутри себя броню, защитный слой, в который не допустил ни славу, ни безумие, которое творилось вокруг моего имени, – никого и ничего. Я заставлял себя рисовать, писать, сочинять стихи, чтобы защититься от лицедейства – занятия смертного. Мой добрый друг, великая Раневская, годами сидела без работы. Любовь Орлова, более тридцати лет играла в спектаклях, которые можно было пересчитать по пальцам. Такие актрисы считали неэтичным навязывать себя, стучать кулаками, требовать себе пьесы. Никто в театре о них не заботился. Помню, Раневская както сидела у меня в гримерке, усталая, после спектакля, окруженная цветами. Все заходили ее поздравлять, а она говорила: «Вот, любовь народа есть, а в аптеку сходить некому». Она дожила до преклонных лет и каждый день пыталась выходить из этой ситуации с юмором. Одиноко было ей в творчестве. Она часто повторяла: «Я такая старая, что еще помню порядочных людей». Она умела зло, открыто и остроумно укорять людей, от которых полностью зависела в том безысходном положении, в котором благодаря им оказалась. Этим качеством я никогда не обладал. В последние годы, когда ее организм неудержимо сдавал, Сергей Юрский чудом уговорил ее сыграть в пьесе Островского «Правда – хорошо, а счастье лучше». Это оказалось для нее слишком мучительно. Она безумно хотела играть, но понимала, что сил нет и многое упущено. Ведь актерский организм должен быть в постоянном тренаже, не растрачивать себя на житейские восприятия. Она жаловалась мне, что дряхлеет, путает текст и вынуждена требовать дежурства за кулисами суфлера. Так это ее огорчало. Ее преследовал страх всех великих людей – хотелось уйти красиво. Она прекрасно понимала, что доигрывает свою жизнь, и видеть это было больно. Наблюдая за этим со стороны, я знал, что когда-нибудь и со мной случится подобное, ведь моя счастливая театральная молодость пришлась на советскую власть, но я твердо знал – страдать не буду. Буду готов к выживанию в новых условиях. Но… когда это все же случилось со мной – спектакли снимались из репертуара или выходили из моды, я терял роли – не могу сказать, что оправдал собственные ожидания. Стал пить. Принимать наркотики. Но немного и недолго. Потом понял, что это не спасение, а игры в прятки с тем, что изменить нельзя».

В последние годы актер был занят в спектаклях Театра Моссовета «Муж, жена и любовник» (Граф Любин) и «Прихоти любви, или Капризы Марианны» (Октав). Вера Новикова рассказывала: «В последние годы он почти не играл. Говорили, во всем виноват родной театр, который не давал Бортникову новых ролей, но, как оказалось, то были слухи, пущенные недоброжелателями. Оказывается, роли ему предлагались постоянно, как в «Моссовете», так и на других сценических площадках, а он от них отказывался. Говорил, что его звала во МХАТ Татьяна Доронина – в любое время и на любой спектакль, звали играть главную роль в пьесе «Возвращение Чацкого в Москву». Несколько лет назад Бортников отказал французскому кинорежиссеру Пьеру-Анри Сальфати, звавшему его в партнеры к кинозвезде Чеки Карио во франко-русский фильм «Счастье», на роль инфернального профессора Шереметьева. Сальфати прождал два с лишним часа, но Бортников так и не приехал подписывать контракт на «Мосфильм». Эта роль была блистательно сыграна впоследствии Сергеем Юрским. Почему? Может, многое казалось неинтересным? А может – ему категорически не хотелось играть в новом для себя возрастном амплуа? Главной трагедией, на мой взгляд, Бортникова-артиста было вовсе не забвение публики или невнимание театральных боссов, а личная невозможность перехода в другую возрастную категорию. Только и всего. Мало у кого хватает на это мужества. У него не хватило. Когда мы общались, я видела перед собой мужчину лет пятидесяти, не больше, хотя знала – ему хорошо за шестьдесят. Отменная стать, выправка, энергичные движения, темпераментная речь. А как же он был красив, как завораживающе звучал его голос! Он искренне ощущал себя молодым, искренне не понимал, как натянуть на себя маску старца. Не зря его всегда сравнивали с Жераром Филипом. Бортников им восхищался, мечтал переиграть его роли, но успел лишь сделать одного Октава из «Капризов Марианны» – предпоследнюю роль Филипа на парижской сцене, в которой он вышел на 37-м году жизни. Эту роль Бортников подхватил в свои 67, ровно тридцать лет спустя и тоже накануне собственной гибели. А вот Сида – не успел, и князя Мышкина тоже, не успел сыграть Жюльена Сореля и Лоренцаччо, Алексея Ивановича из «Игроков» и Фауста–Мефистофеля не успел. И еще одно символичное совпадение. Незадолго до кончины Жерар Филип записал радиопостановку «Маленький принц»… Незадолго до смерти Геннадий Бортников записал аудиопьесу «Маленький принц»… Филип умер молодым. Бортников, в каком-то смысле, тоже. Для театральной сцены. Как-то спросила его: не жалеет ли, что так и не сыграл Гамлета? Может, еще не поздно? Ведь Лоуренс Оливье говорил: Гамлета надо играть в двадцать, а как его играть, понимаешь лишь в шестьдесят. Бортников ответил: «Конечно, я и сейчас могу сыграть Гамлета, но, увы, подобная идея сегодня возможна лишь в качестве смелого эксперимента. Я и Ромео могу сыграть. Пригласил бы Маргариту Терехову на Джульетту, сели бы мы оба в золоченые кресла, нам бы поставили свет, и мы сыграли бы двух влюбленных так, что все бы в нас поверили». Но, видимо, это был самообман, что косвенно подтверждает и еще одна история. В 2006 году молодой московский драматург предложил Бортникову пьесу-фантазию «Поезд на Петербург», в которой речь шла о постаревшем князе Мышкине, доживавшем свои последние дни в швейцарской психиатрической клинике. Реализовывать постановку собирался ведущий режиссер Малого театра Владимир Драгунов. На первой же встрече с Бортниковым в гримерке Театра им. Моссовета, режиссер услышал: «Я не представляю себе, как мне играть старика…»

О своей работе в кино Бортников рассказывал: «В кино мне не повезло. Я заявил о себе как о герое романтического склада. Но… Время менялось, и мой герой оказался невостребованным. Не было во мне, знаете ли, социальности. А молодежь меня любила. Особенно дамы. Я никогда не был рабом актерской профессии. У меня всегда были параллельные занятия, и я никогда не простаивал. Рисовал, оформлял спектакли, я сам одевал всех своих персонажей, в смысле — придумывал костюмы. Я никогда ничего не просил. Но если была тоска по сцене (один раз в месяц я все-таки играл), я бежал в другой театр. Например, в Пушкинский, где по рекомендации Виталия Вульфа ставил Фугарта, или в театр «Сфера», где поставил и сыграл Олби с замечательными партнерами».

Незадолго до смерти Бортников поставил комедию Мариво «Прихоти любви, или Капризы Марианны». 8 апреля он должен был выйти на сцену в этом спектакле. Но в среду у актера случился обширный инфаркт. В ночь с 20 на 21 марта 2007 года Бортников был срочно госпитализирован. Вскоре его состояние стабилизировалось, и актёра из реанимации перевели в палату. Его навещали друзья и коллеги. Но 24 марта 2007 года Геннадий Бортников скончался. Геннадий Бортников был похоронен в Москве на Введенском кладбище.

В 2007 году в телевизионный эфир вышло последнее интервью Геннадия Бортникова, через несколько дней после записи которого Бортников скончался. В беседе с ведущей программы Мариной Райкиной Геннадий Бортников рассказал о людях, с которыми его столкнула судьба, о времени, творчестве и о себе. Your browser does not support the video/audio tag.
Текст подготовил Андрей Гончаров
Использованные материалы: Текст интервью «Я знал, на что обрекаю себя…», автор В.Новикова Текст интервью «Аристократ с глазами клоуна», автор М.Райкина Интервью с Геннадием Бортниковым, автор М.Минеева Интервью с Геннадием Бортниковым, автор Е.Сасим Материалы сайта www.tvkultura.ru Материалы сайта www.fliehen.ru Материалы сайта www.rusactors.ru Материалы сайта www.c-cafe.ru

Фильмография:
* 1961 Взрослые дети — влюблённый * 1962 Черемушки — Саша Бубенцов * 1963 Слуша-ай! * 1965 Наш дом — Дмитрий Иванов * 1966 Девочка на шаре * 1967 Взорванный ад — Николай Вережников * 1971 Алло, Варшава! — Анджей Вишневский — главная роль * 1975 Путешествие миссис Шелтон — мистер Джон Иттинг * 1976 Вечерний свет (телеспектакль) — Володя Михно * 1978 Кентавры — Анибал * 1980 Братья Рико — Эдди Рико * 1980 Дон Карлос (телеспектакль) — Дон Карлос * 1981 20-е декабря — Фижо * 1981 Было у отца три сына — Павел * 1989 Следствие ведут Знатоки. Дело N22. Мафия — Владимир Игнатьевич Ардабьев * 1991 Безумной страстью ты сама ко мне пылаешь — Антуан Шаламов * 1993 Урод — Волконский * 1996 Веселый трамвай (телеспектакль) * 1996 Маленькая королева и другие (телеспектакль)

Участвовал в спектаклях:
* «В дороге» (Володя) * «Затейник» (Сергей) * «Глазами клоуна» (Ганс Шнир) * «Петербургские сновидения» (Раскольников) * «Последняя жертва» (Дульчин) * «Царствие земное» (Лот) * «Последняя лента Креппа» (Крепп) * «Братья Карамазовы» (Смердяков, Черт) * «Кин или Гений и беспутство» (Кин) * «Братья и Лиза» (Симон) * «Венецианский купец» (Антонио) * «Муж, жена и любовник» (Граф Любин) * «Прихоти любви, или Капризы Марианны» (Октав)

1 апреля 1939 года – 24 марта 2007 года
Похожие статьи и материалы:

Бортников Геннадий (Документальные фильмы)
Бортников Геннадий (Цикл передач «Мой серебряный шар»)